– Ой, что деется! Вчерась траншею рыли –
Откопали две коньячные струи!
– Говорят, шпионы воду отравили
самогоном,
Ну а хлеб теперь – из рыбной чешуи!
В.С. Высоцкий
Молва – свирель. На ней играет страх,
Догадка, недоверчивость и зависть.
В. Шекспир
Haud semper errat fama
(Молва не всегда ошибается).
Латинская пословица
Нет дыма без огня.
Русская пословица
ФЕНОМЕН СЛУХОВ И ЕГО ИЗУЧЕНИЕ
В предыдущих лекциях слухи неоднократно упоминались в связи с образованием и поведением толпы. Но все мы прекрасно понимаем, что значение этого социального и политического феномена выходит далеко за рамки уличных скоплений и беспорядков.
Что такое слух, интуитивно кажется ясным, хотя в действительности это понятие вызывает немало путаницы. Энциклопедические и толковые (неспециализированные) словари связывают его с недостоверностью, ложностью или непроверенностью информации.
Приблизительно так оно и трактуется в обыденном сознании. Впрочем, иногда нечто подобное можно встретить и в специальной литературе.
Приведу два характерных примера.
Несколько лет назад было опубликовано социологическое исследование, завершившееся сенсационным выводом: «Чем выше уровень образования и выше материальный достаток, тем больше предрасположенность к слухам». Оказывается, автор, понимая под слухами «непроверенную информацию», задавал респондентам прямой вопрос о том, как часто они (респонденты) с ними (слухами) сталкиваются. Пенсионерки утверждали, что редко, а бизнесмены и ученые – что очень даже часто. Приняв уровень критичности по отношению к информации за вовлеченность в процесс передачи слухов, социолог (А.Т. Хлопьев) построил на этих самоотчетах свое открытие, которое сам же назвал «социальным парадоксом».
А опытные демагоги умело используют возникающую путаницу в беседах с неопытными журналистами. Так, один американский политик на вопрос, правда ли, что он собирается развестись с супругой, ясно ответил: «Этот слух распространяют мои недоброжелатели». После победы на выборах он развелся-таки с женой. На обвинение же в том, что имело место предвыборное надувательство, его пресс-секретарь резонно заявил, что никакой лжи не было. Кандидат просто ушел от бестактного вопроса, указав на то, что информация о его будущем разводе нигде официально не объявлена, а значит, это еще был слух, притом недоброжелательный; вопроса же о том, насколько слух достоверен, журналист не задавал...
Бесспорно, слухи могут содержать недостоверную информацию, равно как и официальные сообщения. Но мне неизвестны серьезные исследования, доказывающие, что слухи недостоверны чаще. В первые недели Великой Отечественной войны почтовые отделения по всей стране без разговоров принимали посылки в города, уже оккупированные немцами, чтобы опровергать «вредные слухи». После Чернобыльской катастрофы украинские партийные власти из кожи вон лезли, чтобы разоблачить слухи об опасной радиации. А в августе 1998 года те россияне, которые поверили слухам о грядущей девальвации рубля, оказались в лучшем положении, чем их соседи, внимавшие ежедневным клятвенным заверениям президента (Б.Н. Ельцина) и главы правительства (С.В. Кириенко), что это абсолютно исключено.
К данному вопросу мы еще не раз вернемся. Пока же запомним, что, вопреки расхожему словоупотреблению, степень достоверности не имеет никакого отношения к тому, квалифицируем ли мы некоторую информацию как слух. Важно то, что она (информация) передается по сетям межличностного общения.
Но, конечно, не всякий межличностный контакт, даже самый конфиденциальный, включает передачу слухов. Если вы сообщаете «на ушко подружке» о своем отношении или оценке общего знакомого (нравится – не нравится) или излагаете научную (философскую, религиозную и т.д.) концепцию, все это не слухи. Циркуляция слуха происходит тогда, когда вы сопровождаете оценки, мнения, отношения, планы и доктрины неизвестными собеседнику сведениями о предмете – фактами из биографии того самого знакомого, кем-либо прочитанными в журнале, и т.д. Или когда несдержанная подружка разглашает доверенное ей по секрету (и обычно сильно раздутое) признание в том, что вам некто нравится. Наверное, читатель легко догадается (или вспомнит) о том, какое содержание способен приобрести сей простой сюжет через пару дней.
Таким образом, для исходной дефиниции необходимы и достаточны два критерия: наличие предметной информации и канал, по которому она сообщается.
Слух – это передача предметных сведений по каналам межличностного общения.
Следовательно, когда тележурналист, корреспондент газеты или митинговый оратор излагают сведения, подлинные или ложные, со ссылкой на «слухи», это суть сообщения массовой и публичной коммуникации. Когда же я рассказываю соседу о том, что вчера из телепередачи, из газетной статьи или из речи на митинге узнал нечто интересное – это уже факт межличностного общения. Аналогично различаются адресованное письмо по обычной или электронной почте от листовки или сайта в Интернете. При межличностном общении начинает действовать целый ряд специфических механизмов, которые мы далее рассмотрим, и которые ярко проявляются при распространении слухов.
Надо ли доказывать, что феномен слухов не только известен с древних времен (вероятно, с тех пор как появились первые города-государства, письменность и официальные документы, слухи выделились в самостоятельную категорию информационных сообщений), но и издавна использовался в целях идеологической и политической борьбы, особенно в войнах.
Древние рукописи сообщают нам о том, что перед наступлением римских легионов среди потенциальных противников запускались слухи о невиданной храбрости римлян, их неустрашимости и неудержимости.
А в книге крупного американского специалиста по психологической войне П. Лайнбарджера приводится неожиданный факт из истории России. В русских летописях и даже в современном русском языке сохранились свидетельства необычайной многочисленности монголо-татарских войск («тьма тьмущая» – от названия боевой единицы «тма» – 10000 воинов), хотя, согласно данным исторической демографии, они никак не могли быть столь многочисленны. По всей видимости, монгольские полководцы мастерски вели спецпропаганду, распространяя деморализующие противника слухи-пугала, разжигая по ночам гораздо больше костров, чем было практически необходимо, и т.д.
Но систематическое изучение феномена слухов началось только после Первой мировой войны в США и Германии.
В Америке скоро появились коммерческие фирмы, специализировавшиеся на распространении слухов, где можно было заказать нужный сюжет в нужной аудитории, оплатив «услугу» по прейскуранту. Это делалось, например, в целях рекламы товара, или подавления конкурента, или борьбы с профсоюзом. Так, среди рабочих конкурирующего предприятия распространялся такой слух, который мог спровоцировать их на забастовку. Или, наоборот, хозяин, узнав о готовящейся забастовке на его собственном предприятии, заказывал распространение среди жен рабочих слуха о том, как профсоюзные лидеры наживаются на забастовках, и т.д.
В Германии, где скоро пришли к власти нацисты, исследовательские работы в этой области были засекречены и приобрели гораздо более зловещую направленность. Немецкие войска, а также их союзники активно и подчас весьма эффективно использовали полученные знания и рекомендации на фронтах Второй мировой войны (о чем я далее расскажу).
После войны секретные германские документы и специалисты перебазировались в Штаты (советское руководство подобные «благоглупости» не заинтересовали). Упомянутая выше коммерческая деятельность была упразднена и законодательно запрещена, и систематическая работа со слухами сделалась прерогативой государства.
Уже в 60-е годы, по оценке американских экспертов, пропаганда при помощи слухов, особенно во внешнеполитической деятельности, по своему значению была сопоставима с пропагандой через СМИ. Механизмы распространения слухов профессионально изучали в ЦРУ, Пентагоне и спецподразделениях американской армии. В посольствах работали специалисты, которые внимательно отслеживали тематику, содержание и динамику слухов, циркулирующих в стране пребывания...
Почему же на изучение этого феномена тратится столько сил и средств? Важность такой работы обусловлена тремя обстоятельствами.
Во-первых, слухи – валидный источник информации об общественном мнении, политических настроениях, отношении к руководству, государственному строю, средствам массовой информации и т.д. Особенно возрастает роль этого источника тогда, когда иные методы сбора информации затруднены. Но даже при самой либеральной и благоприятной обстановке анализ циркулирующих в обществе слухов существенно дополняет картину, складывающуюся на основании более традиционных и, как правило, более прямолинейных методов. Ибо люди не всегда склонны и готовы откровенно делиться своими мнениями и не всегда отчетливо осознают свое настроение и отношение к политическим событиям.
Кроме того, при анкетировании, опросах и т.д. иногда проявляется так называемый феномен Ла Пьера – расхождение вербальных и поведенческих установок.
Так, в декабре 1993 года для социологов оказался неприятным сюрпризом триумфальный успех ЛДПР на выборах в Государственную Думу. Еще бы: партия В.В. Жириновского получила более 23% голосов россиян вместо предсказанных 5%! Дело в том, что многие из симпатизировавших этому политику, который пользовался весьма неоднозначной репутацией, полагали «неприличным» признавать это вслух. В итоге же опросы и анкеты давали сильно искаженную картину, а косвенными методами получался более высокий результат (хотя надо признать, что реальный результат превзошел самые смелые предположения).
Поэтому, когда есть возможность, для получения объемной картины параллельно с традиционными социологическими исследованиями на территории выстраивается многоступенчатая Сеть, посредством которой регулярно отслеживаются слухи, «кухонные» разговоры и комментарии, а через них – динамика общественных мнений и настроений. (Техника построения Сети –предмет особого разговора; здесь только отметим, что информация собирается безлично, т.е. безотносительно к конкретным информантам.)
Такой дополнительный мониторинг особенно полезен в преддверии и в процессе избирательной кампании. Опыт показывает, что полученные данные часто согласуются с данными грамотно проведенных анкетных опросов, а при наличии противоречий информация Сети, фокус-групп и прочих сравнительно менее формализованных процедур заслуживает большего доверия, нежели результаты социологических исследований по традиционным методикам. Наконец, Сеть может использоваться и для активного влияния на общественные настроения, о чем будет сказано далее.
Во-вторых, слухи часто служат катализатором социально-политических настроений и событий. Поэтому их учет помогает прогнозировать процессы в обществе и обогащает опережающую модель ситуации.
Наконец, в-третьих, циркулирующие слухи являются активным фактором формирования настроений, мнений, а соответственно поведения людей и вызываемых им политических событий. Таким образом, оперирование слухами – это дополнительный инструмент политического влияния.
Приведенные положения будут наполняться конкретными иллюстрациями по мере того, как мы ознакомимся с разновидностями слухов.
При изучении слухов используются различные основания классификации: длительность жизни слуха, величина и структура аудитории (ее еще называют «вселенной» или «ареалом» слуха) и т.д.
Один сюжет, отвечающий острым актуальным потребностям и настроениям, побуждает массу людей к немедленным действиям, тем самым влияет на ход политических и исторических событий – и остается разве что в писаниях мемуаристов (или вообще уходит в небытие). Другой, затрагивая интересы ограниченной социальной группы, не выходит за ее пределы. Третий, касающийся массовых, но периферийных интересов, надолго сохраняется в народной памяти, превращается в легенду или предание, в элемент национального эпоса. Иногда он может неожиданно заиграть в новых условиях, как это произошло, например, со слухом о «золотом» памятнике Дзержинскому (см. лекцию 2).
Изустно передаваемыми сведениями преимущественно пользовались и средневековые летописцы, в чьих текстах подчас отчетливо заметны следы характерных искажений сюжета (см. далее). Наконец, отдельные слухи, превратившись в предания и мифы, приобрели поистине всемирно-историческое значение.
Так, изучая историю легенды о непорочном зачатии, я с удивлением обнаружил, что слухи о девственницах, рождающих пророков, циркулировали по Ближнему Востоку на протяжении столетий. Еще ученики Заратуштры, обескураженные смертью Учителя прежде наступления ожидавшегося Страшного Суда, пустили в ход версию о том, что Второе Пришествие наступит ровно через три тысячи лет в лице Сына Заратуштры, рожденного невинной Девой. Это произошло как минимум за шестьсот лет до рождения Христа.
Встречаются долгосрочные слухи почти архетипического характера, поразительным образом повторяющиеся в далеких друг от друга странах и культурах. Чаще всего такие слухи-архетипы связаны с покойниками и кладбищами. Например, в небольших городках Закавказья, Поволжья и Латинской Америки я слышал такую историю. Парень в длинном пальто (или демобилизованный солдат в шинели) поспорил с приятелями, что осмелится ночью сходить в одиночку на кладбище и, чтобы ни у кого не оставалось сомнений, прибьет гвоздь к свежей могиле. От волнения бедняга не заметил, как гвоздь пробил полу пальто, а вставая, почувствовал, что покойник его «не отпускает» – и умер от разрыва сердца. Каждый рассказчик уверял, что этот правдоподобный случай произошел именно в его городе...
Некоторые архетипические образы обладают удивительной способностью мимикрировать под самые современные сюжеты. За последние лет двадцать где только мне не рассказывали с гордостью: «Над нашим городом (регионом, страной) – озоновая дыра. У нас самая высокая заболеваемость раком, инфарктом и т.д.» Подобную байку мне доводилось слышать даже от людей настолько малограмотных, что им, казалось бы, и слов таких, как «озон» или «инфаркт» знать неоткуда. Но и они все это слушают, запоминают и с удовольствием распространяют. Вероятно, в повсеместной популярности столь пренеприятного на первый взгляд сюжета проявляется исконная человеческая потребность пребывать в центре мироздания, в точке, хоть чем-то выделенной в пространстве и времени.
Для политической психологии наиболее важны два классификационных параметра – экспрессивный и информационный.
По экспрессивному параметру различают три типа, и здесь семантика терминов достаточно прозрачна: слух-желание, слух-пугало и агрессивный слух.
Сюжеты первого типа отражают надежды, ожидания и в целом благодушное настроение аудитории. Неопытному руководителю или политику часто кажется, что это «хорошее», т.е. благоприятное и безопасное явление. Между тем циркуляция слухов-желаний часто чревата разрушительными последствиями. Именно такой прием был с особой тщательностью отработан специалистами вермахта и весьма успешно применялся в военных и политических операциях XX века.
В период «странной войны» (1939–1940 годы, когда немецкие и англо-французские войска месяцами прозябали в окопах, не предпринимая никаких действий) немецкие лазутчики активно распространяли среди солдат противника сведения такого рода: «До нового года в Германии произойдет революция»; «скоро начнутся переговоры с немцами»... Зимой 1942 года, когда японские бомбардировщики стали достигать Калифорнии, среди ее жителей распространялся слух: «Японцам не хватит бензина даже на 6 месяцев»... Цель состояла в том, чтобы вызвать разочарование по поводу несбывшихся надежд, связанные с ним фрустрацию и деморализацию.
Образцом эффективного применения слухов-желаний стала подготовка к захвату Варшавы в сентябре 1939 года.
С началом военных действий в польской столице нарушилась регулярность выхода газет и радиопередач. Напряженный интерес и дефицит информации создали идеальную почву для слухов, и немецким лазутчикам оставалось только придать им нужную направленность. «Наши (польские) войска давят на всех фронтах, уже приближаются к Кенигсбергу; немцы не готовы к войне, им не хватает боеприпасов, вместо авиационных бомб они используют стальные рельсы», – с энтузиазмом рассказывали друг другу горожане. Для подпитки этих слухов бомбардировщики действительно в ряде случаев сбрасывали фрагменты рельс: стальной предмет громко, как бомба, свистит при падении, пугает, но, конечно, не взрывается...
Охваченные эйфорией варшавяне не заботились о том, чтобы организовать помощь фронту или оборону города. Наконец, на таком фоне появление фашистских войск произвело шок и деморализовало возможное сопротивление...
В послевоенной истории самый впечатляющий пример эффективного использования слухов-желаний связан с чилийским переворотом осенью 1973 года.
Можно без преувеличения утверждать, что это был один из переломных эпизодов не только чилийской и латиноамериканской, но и мировой истории XX века. Несмотря на ощутимые признаки истощения (конфликт между СССР и Китаем, Пражская весна 1968 года и т.д.), социалистическая и коммунистическая идеология по инерции оставалась на подъеме и захватывала все новые геополитические пространства. В подбрюшье США болезненной занозой торчала революционная Куба. Антиамериканские и «антиимпериалистические» настроения объединяли миллионы людей в разных странах и поддерживали неослабевающую симпатию к наиболее решительным противникам США – коммунистам. Чили же стала самой первой (и последней) в истории страной, где откровенно марксистское правительство с программой кардинального перераспределения собственности пришло к власти ненасильственным путем, через механизм демократических выборов.
Президент Сальвадор Альенде не скрывал того, что является другом и последователем ненавистного американцам Фиделя Кастро и намеревается осуществить у себя на родине социалистическую революцию. Взоры политиков и обывателей во всех частях света, особенно в Южной и Северной Америке, были прикованы к чилийским событиям, и от того, как они станут развиваться, во многом зависел дальнейший ход глобальных политических процессов.
О возможности военного переворота начали говорить еще до победы Альенде на выборах 1970 года. Но левые считали его маловероятным, ссылаясь на приверженность чилийской армии «чести мундира», и потому не уделяли особого внимания политической работе среди военных. Было, впрочем, и более основательное соображение.
В Чили и в соседних странах имелись организованные группы сторонников Альенде и Кастро, почитателей погибшего революционного героя Эрнесто Че Гевары и продолжавших еще кое-где сражаться партизан. Эти люди готовились начать вооруженную борьбу против «продажных американских марионеток» и пользовались симпатией населения. Сам президент всячески стремился избежать гражданской войны и ради этого шел на все новые компромиссы (потом нашлись деятели, заявлявшие, что Альенде погубила «трусость»). Но, по убеждению многих иностранных наблюдателей и самих чилийцев, попытка военного путча, паче чаяния она будет предпринята, высечет искру, от которой запылает чуть ли не вся Латинская Америка (ее так и называли тогда: El continente llamas – Пылающий континент).
Эту угрозу прекрасно понимали вдохновители и организаторы переворота. Перед ними стояла двоякая задача: силой свергнуть законное правительство и вместе с тем предотвратить взрыв гражданской войны в Чили и в соседних странах. Для решения первой половины задачи был исподволь сменен высший и средний состав вооруженных сил. Для решения же второй половины задачи были использованы хитроумные психологические приемы, сопровождавшие начало военных действий.
Утром 11 сентября на улицах Сантьяго появились танки, и путчисты взяли под контроль основные центры массовой коммуникации. Одновременно по городу стал быстро распространяться слух: армейская бригада под командованием Пратса с севера движется к столице, «обрастая, как снежный ком, добровольцами». Поясню, что бригада – это пятая часть сухопутных сил страны, а Карлос Пратс – кадровый генерал, известный своими левыми взглядами, которого чилийцы хорошо знали в лицо...
Левые с особой радостью внимали такой информации. Готовые к сопротивлению боевики приняли решение затаиться и начать вооруженное восстание против путчистов одновременно с подходом верной социалистическому правительству бригады Пратса...
Когда начались эти события, в Москве уже был поздний вечер, и я с группой латиноамериканцев пришел в телетайпную комнату ИОН. Всю ночь мы внимательно читали срочные сообщения зарубежных агентств, сопоставляя их с сообщениями ТАСС, советских радио и телевидения. Сведения о бригаде Пратса повторялись всеми и постоянно. Но была одна маленькая неувязка, которую я смог осознать лишь сутки спустя. В текстах иностранных агентств говорилось про слух, тогда как в тассовках никакого упоминания о слухе не было. Это различие в «уровнях рефлексии» оказалось роковым.
Чилийцы различных политических убеждений настроили свои радиоприемники на московскую волну: для одних это был единственный заслуживающий доверия источник информации, другим было в любом случае очень важно знать, как отреагирует СССР. И московское радио не заставило себя ждать. С небывалой для советских СМИ оперативностью в ту же ночь в редакции международного вещания была создана новая программа «Escucha, Chile!» (Слушай, Чили!), и немедленно в эфир полетело эмоциональное сообщение в духе: держитесь, чилийские братья, с вами все прогрессивное человечество, а с севера уже приближается на помощь бригада Карлоса Пратса!
Именно этого и ждали заокеанские режиссеры, чей следующий шаг был заранее тщательно продуман и подготовлен. Генерала Пратса, находившегося в столице под домашним арестом, срочно доставили на центральную телестудию и «проинтервьюировали» в прямом эфире. Первый вопрос звучал примерно так: «Только что Московское радио сообщило, что боевая бригада под вашим командованием движется с севера к Сантьяго. Как бы вы могли прокомментировать эту информацию?..»
Мне пришлось беседовать с десятками чилийских беженцев – коммунистов и социалистов – буквально через неделю после описанных событий и много позже. Все рассказывали про телеинтервью, относя его к числу самых мрачных и шокирующих событий того дня, но никто не помнил, что же ответил Пратс и какие еще задавались вопросы. Само его появление на экране и вступительный вопрос ведущего были настолько информативны и эмоционально значимы, что сделались одним из решающих факторов деморализации потенциальных бойцов. Люди признавались, что боевой энтузиазм, установка на борьбу и соответствующее направление мысли мгновенно сменились на противоположные: как бежать из страны!..
Переворот не зря назвали кровавым. Сотни трупов были подобраны на улицах Сантьяго, еще тысячи людей – расстреляны и замучены в тюрьмах. И все же гражданской войны с непредсказуемыми последствиями и масштабами жертв удалось избежать, а поражение чилийской революции дало импульс волне массовых разочарований в коммунистических идеях далеко за пределами Чили. Спустя четверть века неблагодарные хозяева едва не заставили одряхлевшего главаря путчистов, одиозного генерала Аугусто Пиночета, окончить дни за решеткой. Не сомневаюсь, что юридических поводов для этого более чем достаточно. А вот моральная сторона дела остается для меня проблематичной. Судя по всему, не будь переворота вообще или будь он осуществлен не столь умело и психологически тонко, события развивались бы еще более трагически. Но это уже самостоятельный вопрос...
Чтобы не складывалось впечатление, будто слухи всегда запускаются умышленно и с далеко идущей целью, приведу еще один пример, на сей раз из российской истории, когда слух-желание сыграл существенную роль катализатора событий. В одной из предыдущих лекций этот пример в несколько иной связи уже упоминался.
К середине XIX века Россия динамично развивалась экономически и политически. Крестьяне во многих губерниях богатели, отношение к ним со стороны крепостников уже мало напоминало начало столетия. Как обычно происходит во всех обществах, вместе с уровнем и качеством жизни росли ожидания и потребности. Среди крестьян стали упорно распространяться слухи о скором освобождении от крепостной зависимости. С началом Крымской войны заговорили, что вольная гарантирована всем ее участникам (отчего многие добровольно просились на фронт), назывались и другие возможности.
Но война была фактически проиграна Россией, а крепостное право сохранялось. Растущие ожидания, оставшись неудовлетворенными, вызвали фрустрацию, а с ней и агрессию по отношению к власть имущим. Начались массовые протесты, побеги и бунты, запылали барские усадьбы. Созрела революционная ситуация, которая и была разрешена «сверху» – царской грамотой об отмене крепостного права.
Из последнего примера видно, как циркулирующий слух способен «подстраивать» социальную ситуацию под свою фабулу. Более непосредственно такая зависимость реализуется в процессе циркуляции слухов второго типа из обозначенной выше классификации.
Слухи-пугала возникают в периоды социального напряжения (стихийное бедствие, война, государственный переворот и т.д.) и варьируют – от просто пессимистических до откровенно панических. Самая банальная фабула – грядущий рост цен или исчезновение некоторых продуктов.
Такого рода сведения периодически появляются в сетях неформального общения в странах с дефицитной экономикой и дефицитной информационной системой (людям, выросшим в СССР, это хорошо знакомо из личного опыта). Они могут возникать спонтанно или подсаживаться с провокационной целью, особенно при обострении политической или экономической конкуренции, с приходом к власти нежелательного (противнику) правительства и т.д. Здесь опять-таки отчетливо проявляются катализационная и инструментальная роль слухов: принимая их за чистую монету, люди лихорадочно приобретают ненужные им продукты или в неразумных количествах, а в результате действительно искажается конъюнктура слабого рынка, товары исчезают или растут в цене.
Упоминавшиеся ранее сведения о невероятной многочисленности монголо-татарских войск – характерный результат использования слуха-пугала в военных целях. Похожими эпизодами изобилует история войн на всех континентах.
А вот еще несколько характерных примеров. В детстве мне рассказывали старики на Кавказе, что в период коллективизации распространялся такой слух: новые власти принесут большое одеяло, под которым придется спать всем жителям аула вместе с женами. Представьте мое удивление, когда, через полвека и более, аналогичный сюжет был зафиксирован в странах Ближнего Востока (Египет, Южный Йемен), в Афганистане и ряде других мусульманских регионов с началом мероприятий по кооперативизации сельского хозяйства.
Когда же в государствах с невысокой грамотностью населения приступали к кампании по массовой вакцинации детей, быстро возникал слух о том, что на самом деле детей стерилизуют, дабы прекратить рост рождаемости (Мексика, 1974 год; Индия, 1975 год).
В 1972–1973 годах по Сантьяго и другим городам Чили ходили вежливые молодые люди, стучались в дома представителей среднего класса, представлялись социологами и якобы от имени правительства распространяли анкеты. В анкетах содержались вопросы: «1. Сколько спален в Вашем доме? 2. Сколькими из них Вы готовы поделиться с неимущими соотечественниками?..» – и далее в том же духе. Это сопровождалось намеками в оппозиционной прессе, будто правительство Альенде планирует масштабную операцию по «подселению» и «уплотнению жилья» по примеру большевиков в России. Распространение такого слуха-пугала (представители среднего класса, имевшие, как правило, собственные дома, составляли значительный процент населения) служило дальней подготовкой к военному перевороту...
В последних эпизодах уже просматриваются оттенки третьего типа – агрессивных слухов. Так, сюжет большого одеяла вызывал не только страх перед новой властью, но и возмущение и злобу по отношению к ее представителям, презревшим законы предков: священность семейного очага, право единоличной собственности мужчины на свою жену. Возбужденные слухами о стерилизации родители не только препятствовали посещению детьми школ, но и в ряде случаев нападали на врачей и учителей. Перспектива вселения в собственный дом «неимущих соотечественников» вызывала у кого-то испуг, а у кого-то гнев в отношении социалистов.
Иногда агрессивный оттенок выпячивается более отчетливо: «Продукты исчезают потому, что сандинистское правительство отправляет их на Кубу и в Россию» (Никарагуа, 1980 год).
Агрессивные слухи возникают там, где имеются напряженные отношения между социальными группами, причем даже явно стихийные или вызванные собственной неразумной деятельностью бедствия часто усиливают ненависть к какой-либо группе или личности. Актуализация манихейского мышления (зло имеет своей причиной дьявольский замысел, и главное – найти и покарать виновного) особенно характерна для религиозных культур (рис. 17, 18).
Рис. 17. На рисунке российского карикатуриста Андрея Абрамова
сатирически представлен момент распространения
агрессивного слуха
Рис. 18. Рисунок испанского карикатуриста, работающего под псевдонимом Кино: процесс заострения слуха
Один историк, специалист по Средневековью, дал удивительное объяснение того, почему в России красивые женщины встречаются значительно чаще, чем в Западной Европе. Оказывается, в XV–XVI веках у католиков и особенно у протестантов было принято обвинять сексуально привлекательных девушек во всех стихийных и социальных бедствиях – наступлении массового голода, эпидемии, наводнения и т.д., – которые случались тогда систематически. Толпы, науськиваемые клерикалами, топили несчастных красавиц в реках и волокли их к кострам, искореняя дьявольское семя соблазна и греха. Такие действия были снабжены и своего рода учебным пособием: в 1487 году издан знаменитый «Молот ведьм». (Я не ручаюсь за наличие жестких причинных зависимостей, но оба факта перепроверял. Действительно, такие случаи в позднем Средневековье носили массовый характер. И действительно, сегодня процент красивых женщин в славянских странах заметно выше, чем в Западной Европе, США и Канаде.)
В роли антихристов, за терпимость к которым следовала Божья кара, выступали также инородцы и иноверцы, особенно евреи, затем ученые, особенно врачи, и т.д. Несчастья, как правило, сопровождались расправами. По указанию церковников агрессивные толпы выплескивали накопившееся напряжение, а это давало временное психологическое облегчение и надежду...
Факты появления агрессивных слухов при стихийных и антропогенных бедствиях многократно фиксировались и в Новое, и в Новейшее время, причем этому не мешало даже распространение «материалистических» воззрений.
При необычайно суровой зиме 1978–1979 годов Москва была наводнена не только слухами-пугалами (в машинах замерзает антифриз, в домах лопаются батареи, ожидается понижение температуры за –50 °С, но бюро прогнозов запретили об этом сообщать...), но и разговорами о том, что небывалый мороз – следствие применения американцами нового «климатического оружия». После Чернобыльской аварии (1986 год) впервые в СССР был зафиксирован слух о «жидомасонском заговоре». После страшного землетрясения в Армении (1988 год) много говорили о «геологическом оружии».
В те же дни тяжелейшей трагедии, унесшей десятки тысяч жизней, люди видели бродящую по городам и деревням республики Деву Марию. Появление в момент бедствия, когда актуализуются архаические пласты психики, слухов-желаний с возвышенными мотивами – также парадоксальное, но характерное обстоятельство. Вероятно, в нем проявляется тот самыйзакон поляризации, о котором сказано в предыдущей лекции: одни реагируют на социальную катастрофу самоубийствами, умственными расстройствами, ожесточением и нравственными патологиями, другие – напряжением творческих сил и «альтруистическим перевоплощением»...
Следующий исторический эпизод особенно ярко демонстрирует поразительное суггестивное влияние циркулирующего слуха.
В разгар венгерского восстания 1956 года толпа, влекомая ненавистью к правящей партии, штурмовала здание ее Городского комитета. В Будапеште давно говорили о том, что из этого здания есть выход в подземелье, где томятся политические узники. Но никаких тайных ходов в захваченном доме найти не удалось, а сотрудники горкома даже под страхом смерти клялись, что ничего об этом не знают. Не смог помочь и архитектор здания, доставленный на место события.
Тогда привезли буровые машины. Целую ночь толпа не расходилась, с волнением наблюдая, как в различных точках просверливается пространство вокруг здания. При этом сотни людейслышали из-под земли стоны и мольбы о помощи, предупреждая буровиков об осторожности. Но ни подземной тюрьмы, ни заключенных так и не нашли...
Задача квалификации слуха по экспрессивному параметру не так элементарна, как может показаться на первый взгляд, а квалификационная ошибка часто влечет за собой ошибку инструментальную. Здесь важно иметь в виду два момента.
Во-первых, в сложной разнородной вселенной (а политически значимый слух обычно циркулирует именно в такой аудитории) один и тот же сюжет может иметь совершенно различные эмоциональные характеристики. Во-вторых, решающим критерием для экспрессивной оценки слуха является не сам по себе сюжет, а реакция аудитории. Без учета этих обстоятельств вероятность ложных экспертных оценок и контрпродуктивных рекомендаций очень велика.
В 1982–1983 годах, когда Генеральным секретарем ЦК КПСС был старый чекист Ю.В. Андропов, в Москве и других городах Советского Союза очень много рассказывали о том, как на улицах, в магазинах и прочих общественных местах специальные уполномоченные товарищи вылавливают людей, не находящихся днем на рабочем месте, и строго их наказывают. Казалось бы, типичный слух-пугало. Между тем подобные истории почти всегда рассказывались с улыбкой и сопровождались веселыми комментариями, причем не только среди рабочих, но и в среде ученых, сотрудников НИИ и прочих граждан, для которых такая ситуация была вроде бы совсем уж дискомфортна. По-видимому, всем настолько надоел нудный беспорядок затянувшейся брежневской эпохи (в народе его называли бардаком), что любые изменения воспринимались с радостью. Один известный писатель характеризовал общественные настроения тех лет приблизительно так: «Все хотят, чтобы что-то произошло, но боятся, как бы чего не вышло». В этом контексте слух, свидетельствующий об ужесточении трудовой дисциплины, больше обнадеживал, чем пугал...
В 1999 году, с самого начала кампании по выборам президента Украины, социологи и журналисты единодушно отмечали, что большинство потенциальных избирателей не верят в возможность честных выборов (одна из местных газет даже опубликовала данные, согласно которым верят всего 4%).
По стране гуляли слухи о том, что уже готовы заполненные бюллетени и задействованы все прочие механизмы для фальсификации результатов. За полгода до выборов (!) я сам слышал в Днепропетровске такой, например, рассказ: «К соседке на работу пришли парни с бритыми затылками, принесли бюллетени и потребовали от каждого сотрудника их заполнить и подписать списки, а всех, кто откажется, обещали уволить...» Такие подозрения в современной западной стране наверняка вызвали бы бурю возмущения, а слухи следовало бы квалифицировать как агрессивные. Но украинцы, даже совсем не симпатизировавшие действующему Президенту (и кандидату на новый срок), обсуждали эти сообщения спокойно, что называется, без истерики и чаще всего с видимым облегчением. Привычная предрешенность результата «сверху» освобождала от необходимости принимать трудное решение, волноваться и сопереживать, и в целом это были, как ни странно, слухи-желания.
Избирательному штабу президента было рекомендовано не тратить усилия на разоблачение таких домыслов, потому что они, по существу, работали на него. Конкуренты же не сообразили, насколько слух для них вреден, и не только не стремились ему противодействовать, но и охотно использовали каждый повод, чтобы подлить масла в огонь...
Похожие по содержанию слухи и аналогичную реакцию на них я наблюдал и в российских провинциях. Характерны высказывания при проведении фокус-групп: «Раньше мы жили без выборов, и жили лучше; зачем только нам навязывают эти выборы, назначили бы приличного человека...» Вероятно, на постсоветском пространстве люди устали от непривычной необходимости что-то выбирать и испытывают облегчение от мысли, что кто-то освободит от этой необходимости. Приходится с сожалением признать: пока не только экономические, но и политические свободы не превратились у нас в самодовлеющую ценность...
Второй, информационный параметр, как указывалось, отражает степень достоверности фабулы. В том, что слух совсем не обязательно несет ложную информацию, мы далее дополнительно убедимся на живых примерах. А для начала – старый армейский анекдот.
В полку разнесся слух о том, что подразделение скоро переведут в другое место. Узнав об этом, возмущенный полковник приказал выявить провокатора, придумавшего такую чушь. Привели солдата Ваню, который подтвердил, что именно он первый узнал о планах высокого командования и сообщил об этом товарищам. Но он совершенно убежден, что сведения верны, потому что узнал об этом на базаре от зеленщицы тети Маши, а она очень умная и всегда все знает.
Ивана отправили на гауптвахту, но через час была получена телефонограмма: «Готовить полк к передислокации». Тогда командир вызвал Ваню с гауптвахты и приказал немедленно бежать на базар, найти тетю Машу и точно узнать, куда именно передислоцируется полк...
По информационному параметру различаются четыре типа слухов. Иногда им дают сложные названия («слух достоверный с элементами неправдоподобия» и т.д.), но я предпочитаю пользоваться простыми математическими знаками «+» и «–». Соотношение плюсов и минусов и демонстрирует информационную характеристику слуха (рис. 19).
Рис. 19. Классификационная таблица
При этом важно помнить то, о чем выше неоднократно говорилось: циркулирующий слух способен «подстраивать» события под свой сюжет! Следовательно, информационный параметр так же недискретен, как и экспрессивный. Слух с первоначально низкой достоверностью, упав на благодатную почву и захватывая умы, побуждает людей к действиям, и, таким образом, по мере распространения слуха достоверность фабулы повышается.
В итоге классификационная таблица принимает следующий вид (к ней могут добавляться в качестве новых измерений другие параметры, которые мы здесь подробно не рассматривали).
Считается, что в достаточно обширной, политически значимой аудитории слух не бывает полностью достоверным (++++). Это связано с тем, что в процессе распространения сюжет претерпевает трансформации, более или менее искажающие исходную версию, причем трансформации в целом достаточно характерны и закономерны.
ИСКАЖЕНИЯ В ПРОЦЕССЕ ЦИРКУЛЯЦИИ СЛУХОВ
Многолетними полевыми наблюдениями, исследованиями и экспериментами выявлены три характерные тенденции преобразования фабулы в процессе распространения слуха.
Первая – сглаживание – состоит в том, что несущественные в глазах данной аудитории детали исчезают; сюжет становится короче.
Соответственно сохранившиеся детали выдвигаются на передний план, высвечиваются более выпукло, увеличиваются их масштаб и социальная значимость. Сюжет может обрастать новыми деталями, первоначально отсутствовавшими, которые делают его более функциональным. Эту вторую тенденцию называют заострением.
В самых элементарных примерах цвета и марки столкнувшихся автомобилей могут исчезнуть (сглаживание), зато на месте одного раненого пассажира образуется «гора трупов» (заострение); внешность и одеяние драчунов забудутся, но драка с двумя участниками «виртуально» вырастет в массовую потасовку и т.д. Эти грубые примеры нуждаются, однако, в решающем уточнении, поскольку именно в деталях, как всегда, кроется дьявол.
Какие именно детали исходного события будут подвергнуты сглаживанию, а какие, наоборот, заострятся, определяется стереотипами и установками аудитории. Например, в некоторых африканских культурах с сильно развитой цветовой символикой как раз цвет столкнувшихся автомобилей часто становится самой важной деталью и подвергается заострению, а не сглаживанию: цвет морской волны превращается в синий, бордо в красный и т.д.; от этого зависит символический смысл происшествия. Впрочем, и в Советском Союзе, где черный цвет автомобиля обычно означал его чиновничий статус, авария черной «Волги», а тем более «Чайки», иногда возвышалась молвой до государственного события.
Внешность и одежда участников конфликта, как говорилось, могут остаться за порогом внимания и запоминания. Но, если такие детали демонстрируют принадлежность к различным расовым, этническим, религиозным или сословным группам, а отношения между этими группами в данный период напряжены, то цвета кожи, глаз, волос, качество костюмов, марки автомобилей и прочее заслонит все остальное. Каким бы поводом ни был вызван конфликт, он будет интерпретирован массовым сознанием как национальный, конфессиональный или классовый, а это уже может дать импульс соответствующим продолжениям; фабула циркулирующего слуха воплотится в действия людей.
Третья тенденция – приспособление: под стереотипы и установки подстраивается отдельная деталь сюжета, без выраженных признаков сглаживания или заострения, но таким образом, что это решительно изменяет психологическое содержание информации.
Данный феномен удалось изящно смоделировать в экспериментальной лаборатории. Для участия в эксперименте приглашались группы испытуемых – белых граждан южных штатов США. Первому из вошедших в комнату предъявлялся фотокадр, на котором дерутся два молодых человека – белый и черный, причем у белого в руке раскрытая бритва.
Кадр экспонировался на экране в течение трех секунд и больше не появлялся. Испытуемый, видевший фотографию, пересказывал ее содержание следующему, после чего выходил из комнаты, второй пересказывал услышанное третьему и т.д.
В процессе трансляции оставались неизменными драка, количество участников, цвет их кожи и бритва. Не происходило ни сглаживания, ни заострения: драка не превращалась в беседу, не устранялось расовое различие, не возникало массового побоища, и даже ни разу вместо бритвы не появился, например, пистолет. Зато стабильно (эксперимент проводился неоднократно) срабатывал один и тот же эффект – бритва перескакивала из руки белого в руку черного противника, согласуя тем самым информацию со стереотипом агрессивного негра. Эффект, регулярно повторявшийся у взрослых, не имел места в экспериментах с детьми...
Как может выглядеть совокупный эффект трех названных тенденций, забавно иллюстрирует запись слухов, ходивших в 1920 году по Саратовской губернии – они стали реакцией на упавший метеорит.
«И упал этот камень с неба, неподалеку от Царицына, и в землю ушел на полверсты. Длиною этот камень восемь верст, шириною – шесть. Что людей пожег, скота, строений разных – не счесть. Камень черный-пречерный и сам-то он горит, дым от него столб столбом. А в дыму том все слова какие-то огненные складываются... А камень-то весь из драгоценных камней, они-то и горят, переливаются. Что богатства там – на век хватит... Сказывают, что теперь два года продналог брать не будут – бриллиантов из камня хватит».
Изменения фабулы в русле какой-либо одной, двух или всех трех указанных тенденций практически исключают возможность того, чтобы слух оставался полностью достоверным. Это обстоятельство и отражено на классификационной таблице отсутствием знаков «++++».
ФУНДАМЕНТАЛЬНЫЕ И СОПУТСТВУЮЩИЕ ФАКТОРЫ ВОЗНИКНОВЕНИЯ СЛУХА
Неискушенному наблюдателю слухи кажутся явлением беспричинным либо обусловленным исключительно чьими-то злыми намерениями. Этой иллюзией подчас определяются и меры противодействия: поиски провокаторов, репрессии против разговорчивых граждан и т.д.
Не секрет, что иногда (далеко не всегда) слухи намеренно запускаются специально нанятыми провокаторами. Но ни один «слухач» не в состоянии, подсадить какой угодно слух, в какой угодно аудитории и ситуации. Для этого ему нужно найти или сформировать подходящую «нишу», в которой какой-либо слух и без того возник бы с высокой вероятностью, и задача состоит в том, чтобы придать фабуле желательное содержание и направленность.
Вопрос на засыпку. Какой слух легче распространить среди москвичей: о том, что в Саудовской Аравии поднялась цена на верблюдов или о том, что упала Останкинская башня? Здесь уже обнаруживается парадокс: первому сообщению поверят, но едва ли станут его пересказывать; второму, вероятно, не поверят, но при определенных условиях оно может передаваться дальше и превратиться в циркулирующий слух.
Всех, кто хочет ближе ознакомиться с этим механизмом, я для начала отсылаю к художественной литературе. Например, процесс образования и заострения сюжета гротескно представлен в новелле А.Т. Аверченко «Сплетня». В восьмой главе «Мертвых душ» весьма реалистично и в лицах описано, как слухи, один другого нелепее, начали возникать и распространяться по городу, чуть только выяснилось, что главный герой занимается какими-то непонятными махинациями. Дошло до того, что Чичиков – это на самом деле плененный Наполеон, которого англичане инкогнито заслали в Россию. И тут же горожане стали обнаруживать внешнее сходство между ним и свергнутым французским императором, «особенно в профиль»...
Изучая, отчего возникают слухи, почему один слух живет в сетях неформального общения долго и спокойно, другой быстро охватывает обширную аудиторию, побуждая людей к действиям, третий бытует в узком кругу, не выходя за его пределы, а четвертый умирает, едва успев родиться, психологи выделили два фундаментальных фактора. Их совокупность еще называют conditio sine qua non – абсолютно необходимым условием для возникновения слуха.
Первым фактором является интерес к теме: слух способен возникнуть там и тогда, где и когда к его предмету имеется интерес, а масштаб и траектория его распространения обусловлены конфигурацией заинтересованной аудитории. Грубо говоря, среди людей, не интересующихся спортом, не распространится слух о женитьбе популярного футболиста, а жителей Москвы не взволнуют сведения о цене на верблюдов.
Второй фактор – дефицит надежной информации. Для слуха нужен не просто интерес, но интерес неудовлетворенный. Те, кому наличная информация представляется достаточной, – почва для слуха неплодотворная.
Зависимость между вероятностью возникновения слуха (точнее, вероятной интенсивностью его распространения) и указанными факторами можно выразить простой схемой:
где С – слух, И – интерес, Д – дефицит; знак умножения демонстрирует, что при нулевом значении одного из сомножителей произведение также равно нулю.
Подчеркнем, что под надежностью информации понимается не объективная характеристика (то, что в классификационной таблице представлено вертикальной осью), а субъективное отношение аудитории. Так, ложное сообщение из вызывающего доверие источника устраняет дефицит, тогда как достоверная информация из источника, которому данная аудитория доверять не склонна, дефицит сохраняет. Разумеется, информационный дефицит может быть обусловлен и совсем тривиальным обстоятельством – отсутствием, недостаточностью или противоречивостью официальных сообщений.
Условно говоря, дефицит надежной информации обратно пропорционален количеству непротиворечивых официальных сообщений (на данный момент времени) – к.с. (в.) – и доверием к источнику – д.и.:
Из (1) и (2) выводим:
Иначе говоря, вероятность (или интенсивность) слуха прямо пропорциональна силе общественного интереса к предмету и обратно пропорциональна количеству официальных сообщений на данный момент и уровню доверия к источнику.
Исследование, проведенное в середине 70-х годов, выявило у москвичей довольно высокий уровень доверия к сообщениям отечественных СМИ. Действительно, они (СМИ) тогда еще работали с чрезвычайной ответственностью, каждая информация многократно проверялась и контролировалась (если нужно, искажалась в унисон всеми органами), а оплошности типа упомянутого выше сообщения о чилийской «бригаде Пратса» влекли за собой серьезные оргвыводы. При этом, однако, столица была постоянно полна слухами, поскольку сведения поступали очень скудно, дозированно и, как правило, запоздало. В западных странах ситуация была обратной: циркуляция слухов обусловливалась тем, что при очень высокой оперативности информации множественность источников часто сочеталась с не очень высоким доверием к ним.
Тогда же, при обсуждении проблемы с московскими журналистами, был рассказан анекдотический случай: в старом здании ТАСС произошло возгорание, и сотрудники, находившиеся на работе, узнали об этом из... сообщения агентства ЮПИ. Оказывается, его корреспондент, проезжая на машине, заметил дым из складских помещений, быстро доехал до своей резиденции и «отстучал» обнаруженную информацию. Очевидцы со смехом вспоминали, как, прочтя телетайпную ленту, кто-то из работников советского агентства громко возмущался бесстыдством заокеанских коллег до тех пор, пока не выглянул в окно.
Такая фантастическая оперативность, конечно, сопряжена с вероятными ошибками, в потоке которых тонут и умышленные искажения...
Схема (3) помогает при разработке мер, направленных на повышение «слухоустойчивости» информационной среды (см. далее). Она основана на системно-экологической модели, суть которой в том, что информационные процессы в обществе представляют собой относительно замкнутую систему, в чем-то подобную биоценозу и подчиняющуюся общесистемным закономерностям.
В природе опустевшая экологическая ниша заполняется неспециализированным видом. Например, место активно истреблявшихся в нашей стране волков стали занимать одичавшие собаки, которые оказались опаснее и для природы, и для человека. Они успели перенять худшие человеческие качества и в отличие от волков нарушали природный баланс, жестоко разрушая соседние ниши. К тому же одичавшие псы люто ненавидели людей, не боялись огня и вообще не обладали «простодушием» диких животных, реагировавших на человеческие хитрости (типа веревок, флажков и т.д.). Они превратились в настоящее бедствие, и справиться с ними часто удавалось лишь после того, как в нишу опять запускали «законных» хозяев.
Не следует считать только литературной аллегорией сравнение слухов с такой стаей одичавших псов. Быстро заполняя лакуны неудовлетворенного интереса, слухи, с характерными для них сглаживанием, заострением и приспособлением фабулы, могут представлять большую социальную опасность. Коль скоро лакуна образовалась, она обязательно будет заполнена либо «творчеством масс», либо умелыми провокаторами, преследующими свои экономические, политические и (или) идеологические цели. Поэтому и самое надежное средство слухоустойчивости – информационная среда с заполненными экологическими нишами.
Мы рассмотрим этот вопрос подробнее после того, как ознакомимся с сопутствующими факторами распространения слухов. Их также выявлено два.
Первый – фактор личностного статуса. Сообщая интересные сведения, человек привлекает к себе внимание, демонстрирует близость к предмету общего интереса (политику, актеру, спортсмену), к референтной группе или к органам, принимающим решения, поддерживает свой статус неформального лидера мнения; короче, повышает или подтверждает значимость собственной персоны в глазах окружающих, а тем самым и в собственных глазах.
Второй – фактор эмоционального баланса. Выяснилось, что циркулирующий слух способен временно оптимизировать эмоциональный баланс в группе, т.е. понижать или повышать эмоциональное напряжение до оптимального уровня.
Если группа продолжительное время живет в напряженном ожидании, люди испытывают непреодолимое желание обсуждать между собой возможные опасности. Парадоксальным образом даже распространение слухов-пугал способно на время снизить эмоциональное напряжение – срабатывает эффект афилиации, ощущение принадлежности к общине. (Как писал средневековый сирийский философ Абуль Фарадж, в несчастье утешением дурака служит то, что несчастье произошло и с другими.) В конечном счете, однако, это чаще всего приводит к дисфункциональным последствиям: циркулирующий слух нагнетает страхи и усиливает панические настроения.
По наблюдению гештальтпсихологов, те фронтовики, чье подразделение долго пребывало во втором эшелоне, так и не дождавшись выхода на передовую (незавершенная ментальная структура), сохраняют более страшные воспоминания о войне, чем их соратники, прошедшие самое пекло, получившие боевые ранения и т.д. А самые страшные воспоминания о блокаде – у тех, кто долго прожил в напряженном ожидании голода, но настоящего голода так и не испытал...
Благоприятную почву для слухов образует и противоположное эмоциональное состояние – скука. Н.В. Гоголь, рассказывая о причине столь бурных страстей вокруг персоны Чичикова, подчеркнул, что три месяца перед тем в городе N не было никаких событий, вестей или хотя бы сплетен, которые, «как известно, для города то же, что своевременный подвоз съестных припасов».
Циркулирующие слухи насыщают жизнь социума виртуальными псевдособытиями, которые способны частично компенсировать событийную разреженность и дефицит эмоционального возбуждения. Но такая форма психологической компенсации (другие формы – злоупотребление алкоголем и т.д.), со своей стороны, влечет опасность непредсказуемых действий и потери контроля и часто становится первым признаком разложения группы. Опытные офицеры знают, как вредно надолго оставлять солдат без дела –это чревато потерей дееспособности подразделения...
Конечно, все сказанное не составляет секрета и для провокаторов, занимающихся преднамеренным подсаживанием слухов. В их техническом задании могут быть четко обозначены сюжет и аудитория, если предварительно была нащупана информационная ниша. Иногда задание носит более общий характер – например, подготовить психологическую почву для вбрасывания на рынок нового товара, обеспечить симпатию (или неприязнь) к определенному лицу; в подобных случаях запуск слуха способен сыграть важную, а то и решающую роль.
Люди постарше могут вспомнить, например, такой эпизод. В 1987 году, после скандального ноябрьского Пленума ЦК КПСС (официальная информация о ходе пленума, как всегда, строго дозировалась), помощники Ельцина сумели запустить слух, будто бы их босса сняли с поста и вывели из состава ЦК за то, что он выступил с критикой супруги Генерального секретаря, чрезвычайно нелюбимой тогда в народе. При всей своей абсурдности слух распространился очень быстро и широко и положил начало невероятной популярности Ельцина в последующие четыре года.
Наконец, подчас ставится еще более общая и чаще всего деструктивная задача – вызвать массовую панику или погромы и т.д. В этом, как и в предыдущем, случае план работы агентов включает выявление неудовлетворенных информационных и психологических потребностей, а также наиболее характерных для данной культуры (страны, региона, города) разносчиков неофициальной информации. Например, в русских городах питательной средой для слухов обычно считаются старушки-пенсионерки, на Ближнем и Среднем Востоке –базарные торговцы, в странах Латинской Америки – таксисты; на Кавказе традиционным местом распространения слухов являются похороны и (во вторую очередь) свадьбы, куда съезжаются многочисленные родственники и друзья.
Отметим также профессиональный прием умышленного создания информационной ниши с целью запутать противника, спровоцировать его на запуск ложных, но по существу бесполезных слухов, отвлекая от продуктивных действий. Такой прием уместен в тех случаях, когда продуман надежный способ пресечь слух в нужный момент. Так планомерно действовали, например, в сентябре 1973 года в Сантьяго («бригада Пратса»), о чем рассказано выше.
Приведу еще один пример, не указывая, по понятным причинам, времени и места.
За полгода до предстоящих выборов президента одной из республик РФ начали завозить и складировать зарубежное оборудование для строительства завода. Информация о технических характеристиках, об инициаторах строительства и будущих хозяевах завода хранилась в тайне.
Соперники действующего президента республики обрушили на этот почти мифический завод, строительство которого долго не начиналось, всю мощь своих формальных и неформальных средств. Привлекли экологов, готовили «общественные экспертизы» (не зная технических характеристик!) по допотопным пособиям, распространяли нелепые листовки и запускали слухи о мнимых хозяевах завода (каковыми, конечно, оказались самые несимпатичные лица из соседней республики), призывали сограждан к насильственным акциям протеста и т.д.
А за три дня до выборов Президент официально заявил, что ни при каких условиях не допустит строительства пресловутого завода, если жители района не проголосуют за это на референдуме. Тем самым инициатива была перехвачена, и многомесячные усилия противников пошли насмарку.
Перед консультантами стояла, конечно, задача в последующем обеспечить благоприятное голосование на референдуме, но пути ее решения были заранее продуманы...
Информационно-политическая безопасность общества требует владения профилактическими и оперативными мерами распространения слухов. При обсуждении возможных мер, мы будем обращаться к полученным знаниям о факторах возникновения слухов.
обеспечить гарантии свободы массовой информации и предотвращения злоупотребления этой свободой, недопущения пропаганды и агитации, способствующих разжиганию социальной, расовой, национальной или религиозной ненависти и вражды;
