Уроки России

Философ Александр Секацкий — о том, какой урок Россия должна извлечь из европейского кризиса

Ничто не ново под Луной, и история многократно становилась свидетелем того, как восходили к власти сплоченные группы людей, определяли достойных из своей среды, вели борьбу за первенство, а потом оказывались отброшенными на обочину, причем, как правило, все сразу: и лидеры, и «резервисты» правящего класса. Если такого отбрасывания не происходило, в глубокий упадок погружались само общество. Ибо государство способно вынести, нейтрализовать индивидуальные прихоти лидера, государство вообще чрезвычайно жизнеспособный институт. Но все же полная непригодность элиты расстраивает любой государственный строй независимо от тех процедур, которыми он возобновляется и поддерживается — будь то республика, где власть проходит через внешнее электоральное сито, или абсолютная монархия, учрежденная вроде бы «на века».

В любом случае от власти требуются некоторые качества, определяющие минимум ее профпригодности — и не будем обольщаться, эти качества могут быть вовсе не связаны с высокой моральностью, с какой-то особой самоотверженностью, иначе никакая власть вообще не смогла бы утвердиться в подлунном мире. Просто есть необходимый минимум, без которого эшелоны власти никогда не выстроятся, и о нем недвусмысленно писал уже Гегель. Это готовность к риску, к принятию решений и способность отвечать за собственные решения. Другое, впрочем, достаточно близкое, требование к «профпригодности» элиты — это умение не реагировать на пустые слова, умение интуитивно определять, что стоит и кто стоит за тем или иным набором слов. Пока контролирующие власть эшелоны не потеряли эти навыки, их претензии на власть имеют определенные основания. Но если власть имущих покидает даже такого рода вменяемость, общество обречено — обречено на революцию, на тихую деградацию, на потерю идентичности, это уж кому как «повезет».

События, происходящие в Европе в последние десятилетия и особенно в последние годы, свидетельствуют, что элита, последняя элита гуманистического Запада, подобно белой кобре из повести Киплинга «Маугли» (модного нынче источника цитат), пережила свой яд. Или, попросту говоря, выжила из ума. Еще раз напомним, речь идет не о «честности» в общечеловеческом смысле, ведь реальная политика все равно осуществляется в соответствии с принципом сверхобманщика.

Вкратце, суть этого принципа такова. Стремление к иерархической карьере в общем случае обратно пропорционально степени веры. Стало быть, априорное преимущество имеет тот, кто просто принял правила игры и играет на дистанции: удивительно ли, что сплошь и рядом во главе иерархии, политической или религиозной, оказывается наименее верующий? И история религии это подтверждает, и Пушкин прав: чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей... Тот, кто играет, чаще побеждает потому, что ему реже выпадает участь стать игрушкой.

Вероятно, хладнокровное продвижение поначалу будет довольно легким вплоть до уровня, который уже занимают выдвинувшиеся туда раньше обманщики, — а уж там начинается грызня по полной.

Но печальнее всего дело обстоит тогда, когда выдохлись и сверхобманщики, и наступило ленивое прекраснодушие в духе кота Леопольда, а если называть вещи своими именами, то придется говорить о тотальном малодушии, безответственности и трусости. Это неспособность что-либо решить и неготовность за что-либо отвечать.

Пожалуй, лучше всего подойдет сравнение с коллективом больницы, где все врачи обладают необходимыми дипломами и безупречной репутацией, но при этом что-то идет «не так». Дело в том, что в больнице давно уже отменены операции. А также болезненные процедуры и горькие лекарства. Едва ли не единственное средство, применяемое по отношению к пациентам, — анестезия. Ее врачи (они же политики, интересующая нас европейская элита) давно опробовали анестезию на себе, и вот теперь без разбору применяют по отношению к пациентам, руководствуясь при этом священным принципом: само главное — не причинять друг другу боли... а остальное как-нибудь само рассосется. Тем временем растет число запущенных больных, окончательно теряются навыки оперативного вмешательства. Диагноз (диагноз больницы) понятен: политкорректность в стадии полного безволия (обезволивания) с метастазами благих намерений по всему социальному организму.

Экономические последствия сейчас у всех на слуху и на виду: что уж тут говорить про брюссельскую бюрократию, если даже банкиры, первосвященники Маммоны, согрешили пред своим богом, занявшись раздачей кредитов сирым и убогим, то есть тем, кому требуется социальная помощь. Великая путаница, смешение коммерческих кредитов с социальными выплатами стало важнейшей причиной мирового финансового кризиса, ибо Маммона ревнив и не прощает осквернения своего алтаря. Впрочем, социальный паразитизм распространился по всему фронту, и апофеозом тут стала история с греческим островом Закинф, который вдруг поразила массовая слепота, не пощадившая даже главного егеря острова, тоже получившего удостоверение инвалида по зрению — что, впрочем, не помешало бравому охотнику исполнять свои обязанности.

Ясно, что в  действительности неизлечимой куриной слепотой страдает именно политическая элита Старого Света, и экономикой тут дело не ограничивается, собственно социальная политика находится в еще более плачевном положении. И здесь есть грустный символ анестезии, переходящей в эвтаназию, — это наказание, которое норвежское общество вынесло Андерсу Брейвику: спеть негодяю песенку, которую тот терпеть не может, — и истязать его этой песней до посинения! Можно было бы, конечно, пойти и дальше: разузнать самый нелюбимый сорт варенья преступника и всякий раз в его присутствии это варенье демонстративно есть... Впрочем, и  так все понятно.

Всем известно про благие намерения и прекраснодушные прожекты, известно, куда ведет вымощенная ими дорога, особенно если она проходит через поле политики. Со времен Макиавелли мало что изменилось в этом отношении, но, похоже, уроки великого итальянца напрочь забыты. Лет пять назад мне довелось беседовать с российским госчиновником средней руки. Он описывал свои впечатления от встреч с европейскими коллегами, и его сбивчивый рассказ можно суммировать следующим образом: «Боже мой, да это же полные лохи... просто натуральные лохи! Одного не пойму — как это им удалось такую приличную жизнь наладить? Почему все не разваливается — просто загадка».

При всех скидках на российский менталитет удивление управленца в общем-то понятно, вот только проблема была сформулирована не точно. Им, этим политикам, тогда еще как-то удавалось окончательно не разладить то, что налаживали отнюдь не они. Но сошли со сцены последние зубры, понимавшие, что такое настоящая, ответственная политика: Шарль де Голль, Конрад Аденауэр, та же Маргарет Тэтчер, почили в бозе или ушли на покой их соратники. Взамен пришли политкорректные мальчики, котята кота Леопольда — и все-таки разладили, развалили созданное настоящими гражданами и их уполномоченными представителями общество. Теперь для Европы настала пора пожинать плоды их благих намерений, плоды преступного бездействия и паралича воли. Не только у меня нет сомнений, что обозначившиеся сейчас проблемы — всего лишь первые ласточки, всего только цветочки.

В свое время Бодрийяр писал, что капитал готов согласиться с критикой лишь для того, чтобы скрыть новое, еще более печальное положение вещей. Корпорации признаются в откровенной «эксплуатации персонала» только тогда, когда «эксплуатируемые» в действительности уже никому не нужны — ни работодателям, ни самим себе. Вот и европейские политики, похоже, подчиняются тому же закону: они соглашаются искать прохиндеев и авантюристов в своих рядах (и даже, страшно сказать, виновников в сексуальных домогательствах) лишь для того, чтобы отвлечь внимание от действительной проблемы, от своей полной никчемности, от своих декоративных должностей и игрушечных офисов. Они воистину хирурги, преисполненные сочувствия, вежливости, но, увы, не умеющие делать операции и боящиеся скальпеля. Во внешней политике они обслуживают американские инициативы, позволяя себе их покритиковать для отвода глаз, во внутренней — специализируются на заклинаниях, не имеющих реального смысла. И как водится, предприятие-банкрот выставляется на продажу, нечто подобное происходит сейчас с предприятием под названием «Европа». Целиком, конечно, никто не купит, но кое-какие активы весьма привлекательны...

Вопрос «кто виноват?», однако, совсем не прост. Повинна ли сама элита в своей деградации, общество в целом или даже целиком фаустовская цивилизация, доживающая отпущенный ей век, как полагал Шпенглер? Во всяком случае, придется признать, что элита США, намного более хищная и циничная, все же не выглядит столь плачевно.

Можно извлечь любопытный урок и для России — он тоже касается вопроса о пригодности «управленческого персонала страны». Уже давно отмечается «засилье юристов» в политическом теле Европы. Между тем господство правового формализма характерно как раз для периодов, когда роль носителей инициативы стремительно угасает и речь уже идет, так сказать, об остывающей Вселенной, в данном случае, остывающей социальной вселенной.

По мнению самого внятного марксиста ХХ века Георга Лукача, главная характеристика восходящего класса, будь то пролетариат или буржуазия, состоит в решительном преобладании правополагающей деятельности над деятельностью кодифицирующей и правозащитной. Ведь подлинная задача «юридического сословия» (за пределами судебной власти) состоит в том, чтобы оформлять политическую волю народа, а не подменять ее бессодержательной словесной эквилибристикой. Одно дело правовая экспертиза, другое — реальная политика.

Когда юрисконсульт становится главным действующим лицом в бизнесе, это верный признак того, что с «бизнес-климатом» что-то не в порядке. Как это не парадоксально, но и в политике дело обстоит сходным образом: если во главу угла поставлены юридические увязки, малодушие и безответственность непременно одержат верх над политической инициативой. Для Европы такой диагноз уже поставлен. У России, конечно, сейчас другие проблемы, но она на очереди.