Шофер и гражданин

Журналист Максим Соколов — о том, является ли сменяемость власти абсолютной ценностью

Максим Соколов. Фото: Глеб Щелкунов

Одним из весьма эффектных доводов в пользу перехвата власти любой ценой, не считаясь с издержками и уж тем более с навязанными формальностями, была статья кадета В.А. Маклакова, опубликованная в сентябре 1915 года в «Русских ведомостях» (и вполне органично смотревшаяся бы сегодня в просто «Ведомостях») — «Вы несетесь на автомобиле по крутой и узкой дороге. Один неверный шаг, и вы безвозвратно погибли. В автомобиле — близкие люди, родная мать ваша. И вдруг вы видите, что ваш шофер править не может… К счастью, в автомобиле есть люди, которые умеют править машиной,  им надо поскорее взяться за руль. Но задача пересесть на полном ходу нелегка и опасна;  одна секунда без управления — и автомобиль будет в  пропасти. Однако выбора нет — вы идете на это. Но сам шофер не идет». Далее следовало авторское прикрытие задницы в том духе, что и отнять руль у шофера опасно, и не отнять плохо, но общественность правильно поняла главную мысль о перехвате, и эта мысль пользовалась большим успехом. Но — до поры до времени.

Когда спустя полтора года, в марте Семнадцатого искомый перехват состоялся, тут же выяснилось, что шоферские дарования министров Временного правительства ничуть не лучше, а как бы и не хуже, чем у прежнего водителя, выкинутого из автомобиля. Поэтому в течение 1917 года образ сильно терял в популярности, да и впоследствии, в эмигрантском Париже поминать его в положительном смысле было не очень прилично. Все-таки люди так сумели управить машиной, что не приведи Господи.

Но кроме этого убийственного конкретно-исторического контрдовода — «Спасибо, вы перехватили», — образ и вообще ограничен в употреблении. Он появился во время поражений в мировой войне (германский прорыв 1915 года на Восточном фронте), когда серьезность положения не нуждалась в дополнительных доказательствах. В пускай и не радостных, но все же менее прискорбных обстоятельствах образ мог бы показаться чрезмерно паникерским и оттого сильно потерять в эффектности. В любом случае довод не универсален. Например, вздумай кто его прилагать к нашей сегодняшней ситуации (тоже не  самой блестящей, конечно) — не всякий сочтет такой драматизм уместным. Опять же он работает лишь при явном контрасте безумного шофера с разумными людьми, желающими осуществить перехват. Тогда как в некоторых случаях — например, при нынешних московских выборах — противопоставление «безумного» С.С. Собянина и некоторых его «разумных» оппонентов (в особенности членов их команды) разумным не назовешь. Кто находится в состоянии, близком к невменяемости, еще большой вопрос.

Поэтому на смену кадетскому доводу насчет безумного шофера в современной практике пришел гораздо более непобиваемый довод о самостоятельной и более того — абсолютной ценности сменяемости как таковой. Против того, что власть в известных случаях разумно менять, отбирая бразды правления у развращенных долгим властвованием и потерявших понятие о том, что можно и что нельзя, у неспособных и провалившихся, наконец, просто у выдохшихся и уставших, — против того мало кто возражает. Если действующая власть явно не справляется, а домогающиеся ее предъявляют убедительные доводы в пользу того, что они справятся лучше и если народный приговор в их пользу — так тому и быть. Во всяком случае спорить с этим довольно трудно — убежденных монархистов нынче мало, а если речь идет не о высшей власти, а о служениях рангом пониже, то против сменяемости министров, губернаторов etc. и монархисту нечего возразить.

С одним маленьким «но» — если есть убежденность (может быть, даже неосновательная) в том, что новый начальник справится с порученным делом лучше или по крайней мере не хуже. При отсутствии такой уверенности лучше оставить всё как есть. Конечно, при вере в  самоценность сменяемости должно при первой возможности избирать хоть кобеля рябого — просто потому что он новый, а не прежний, и этого уже достаточно, других верительных грамот не требуется. Именно этот взгляд пропагандируется в связи с предстоящими московскими выборами. Но это скорее относится к области слепой веры, а у нас свобода совести.

Весной 1999 года аналогичную горячую веру в ценность импичмента как такового демонстрировала Е.Б. Мизулина. Если другие сторонники отрешения Б.Н. Ельцина объясняли свою позицию, указывая на многочисленные прегрешения президента против Конституции РФ, то Е.Б. Мизулина выступила с гораздо более непобиваемым доводом. Она отмечала, что в России высшее должностное лицо никогда не подвергалось импичменту, между тем это был бы такой ценный прецедент, что уже ради этого стоит отрешить Б.Н. Ельцина — ведь это позволит отработать важную юридическую процедуру.

В мае 1999 года даже некоторые весьма высокопоставленные коммунисты не были в  сердце своем уверены в полезности импичмента, поскольку, увенчайся он успехом, упромысливание крайне ослабленного Б.Н. Ельцина расчистило бы дорогу к власти рвущемуся к ней крайне бодрому Ю.М. Лужкову — чего коммунисты не сказать чтобы очень хотели. В конечном счете отчасти и это привело к неуспеху начинания, что очень огорчило Е.Б. Мизулину, так хотевшую организовать самоценный прецедент.

Ныне логика самоценности смены московского мэра сильно похожа на мизулинскую логику 1999 года. А.А. Навальному есть прямой смысл привлечь Е.Б. Мизулину на  свою сторону — ведь она так любит прецеденты любой ценой.