В воскресенье на прогулку с писателями вышло так
много народу — оказалось, что за спинами гулявших не разглядеть тех толп,
которые днем раньше вышли на улицы других мировых столиц. Нью-Йорк и Вашингтон,
Мадрид и Барселона, Брюссель и Амстердам, Франкфурт и Лондон — больше
пятидесяти городов, тысячи человек по всему миру — попробуйте поищите новости
на эту тему; нашедшему — шоколадка. Или лучше книга Бориса Акунина с
автографом.
Люди, вышедшие на улицы Нью-Йорка, знают, чего они
хотят — справедливого распределения общественных благ. Люди, вышедшие на улицы
Мадрида и Барселоны, знают, чего они хотят — социально ориентированной
экономики и прекращения передачи государственного имущества в частные руки.
Греки протестуют против сокращения бюджетных расходов. Но чего хотят двадцать
тысяч вышедших на бульвары Москвы? Погулять с писателями.
И правда ведь здорово — общество проснулось,
зашевелилось, куда-то пошло. И вроде не так уж важно, куда. В великом, без
дураков великом, романе Владимира Шарова «Репетиции» население небольшой
деревни репетирует евангельские события и доигрывается до того, что группа,
играющая «христиан», начинает преследовать группу, играющую «евреев». «Евреи»
бегут из деревни, «христиане» бросаются за ними в погоню, и так они бегают друг
за другом поколение за поколением, потому что, убегая из деревни, они неизменно
возвращаются в нее же.
По интернету гуляют две фотографии, сделанные с
одного места: толпы с писателями в одну сторону до горизонта и — в другую тоже
до горизонта. Полное впечатление, что где-то хвост одной колонны закусывает
голову другой и идут они все на самом деле по кругу. Писателя Шарова я на
фотографиях не видел.
За что идут-то? Неважно, говорят, главное — идем и
ОМОН нас не берет. Шутят: здесь некогда гулял и он, но вреден для него ОМОН.
Немногие знают, но для тех, кто знает, шутка прибавляет остроты: в оригинальной
цитате «вреден север для меня» — тоже намек на правительственные гонения.
И вот идут с писателями (цвет литературы — Акунин,
Быков, Пархоменко!), да что там «с писателями», кто у нас сейчас не писатель,
прямо уж — двадцать тысяч писателей. У Шарова актеры, а тут — писатели. Ничего
невероятного, только на прозе.ру зарегистрировано 150 тыс. авторов, всего-то,
получается, каждый примерно седьмой. И каждый примеряет на себя пушкинские
строки, каждый — немного Пушкин.
Толстой, как известно, очень любил детей. Раз идет
по Тверскому бульвару, а впереди — Пушкин. «Это не ребенок, — думает, — это
скорее подросток. Но дай догоню и поглажу по головке». Там, у Хармса, кстати, и
про городового было.
Долго же пришлось бы бежать Толстому в прошедшее
воскресенье. Нет, правда, это ведь действительно здорово, что столько людей
могут разом выйти и погулять. Только беспокойно: за что гуляют-то? Ну, не все
двадцать тысяч, но вот те, кого Толстой встретил бы, добежав до головы колонны,
— куда ведут?
Потому что если к социальному равенству и
справедливому распределению доходов, то тут не то что двадцать тысяч, тут
миллионы поднялись бы. Но а ну как к распродаже того, что еще каким-то чудом
осталось не распроданным? А ну как к еще большему обогащению богатых и
дальнейшему обнищанию бедных? Что ж они ничего не говорят-то — ни про свои
экономические взгляды, ни про политические программы, ни про исторические
симпатии?
Хармсовский анекдот, если мало ли кто забыл,
заканчивается так: «А западная пресса потом писала, что в России литераторы
подвергаются гонениям со стороны властей».
Комментариев нет:
Отправить комментарий